The first specialized Ukrainian antiquarian site

Description: Своего апогея слава Монтескье как художника слова достигает в 1721 г. с публикацией предлагаемого романа, в котором два перса, основные герои романа, под личиной которых прячется сам автор, ведут переписку и обсуждают острейшие политические вопросы своего времени, в т.ч. проблему, которая больше всего занимала Монтескье в период написания этого романа: как ограничить власть монархии, чтобы она во вред общенациональным интересам не превратилась в деспотию. Естественно, что автор устами своих героев дает рецепт лечения этой застарелой болезни французской абсолютной монархии (вспомните Людовика XIV: `Солнце – это Я`). Рецепт очень простой по замыслу и очень трудный по выполнению: привлечь представителей всех сословий к обсуждению самых насущных вопросов в жизни страны. Т.е. более чем за 60 лет до Великой французской революции Монтескье предугадал или предсказал пути кардинального изменения государственного устройства Франции: именно сбор Генеральных штатов знаменовал собой начало конца французской монархии. В свое время «Персидские письма» имели поразительный успех у современников (в том числе и в России). Легкая, изящная и несколько фривольная форма изложения открыла им доступ и в аристократические салоны, где, читая их, увлекались описанием жизни восточных сералей, намеками на скандальные стороны жизни собственных стран.

Status: хорошее. формат уменьшен. на нескольких страницах внизу нобольшие слабо желтяе пятна.

Description of seller: в книге полноформатные гравюры на вклееных листах художников: А.Эмбло,Ж.Удри,Антуан Ватто,Б. Леписье, Ж Риго,Л. Сюрюго.

Description: Издательство: Э, 2018. Твердый переплет, обычный формат, 320 с. Состояние: новая. Удивительная история наследия Франца Кафки – детектив, произошедший на самом деле. Кафка не собирался публиковать свои произведения, а завещал уничтожить их после своей смерти лучшему другу, Максу Броду. К счастью для мировой литературы, Брод разглядел гений тогда еще никому не известного Кафки и, в конечном итоге, посвятил оставшуюся жизнь их публикации. Но по-настоящему захватывающая битва за труды великого писателя началась со смерти Макса Брода – по стечению обстоятельств за них стали бороться два государства, считавших Кафку «своим» писателем, Израиль и Германия.В своем увлекательном расследовании журналист Бенджамин Балинт распутывает клубок правовых, политических и этических споров, показывая читателю новую сторону великого Франца Кафки и непростую судьбу его сочинений.

Status: Нова

Description: С о д е р ж а н и е: Том 1. Стихотворения. Том 2. Эрнани. Король забавляется. Рюи Блаз. Том 3. Собор Парижской Богоматери. Том 4-7. Отверженные. Том 8. Труженики моря. Том 9. Человек, который смеется. Том 10. Девяносто третий год.

Status: Очень хорошее

Description: Упорядкування, текстова частина Г. Д. Омельяненко. Видання містить чорно-білі фотографії експонатів музею: рукописів та живописних творів Т. Г. Шевченка, його особистих речей, живописних та графічних робот дореволюційних і радянських художників. Формат 20 х 12,5 см.

Status: добрий, невелике забруднення задньої частини обкладинки

Description: В книге изложена в доступной для детей форме биография Ф.С. Пушкина.

Status: хорошее

Description: Книга содержит концептуально целостное осмысление авторского стиля как системы доминант, коррелирующих с психологическим портретом автора. Проза Марины Цветаевой изучается как единое вербальное пространство, - на материале автобиографических произведений, литературно-критических статей, эпистолярного наследия, а также дневников и записных книжек. Основной корпус известных текстов расширен за счет новых материалов, относящихся к творческому архиву писателя. Главные объекты исследования: 1) лингвистический эксперимент Цветаевой-писателя; ее субъективные языковые предпочтения и неприятия, отношение к языковому стандарту (лексический уровень, грамматика, сфера синтаксиса, организация высказывания); 2) стилистика и риторика афористических формул и развернутых конструкций парадоксального характера; 3) авторефлексия Цветаевой, ее оценка собственной идионормы. Наблюдаемый изоморфизм речевого почерка и психологического портрета послужит стимулом для построения концепции интегративной стилистики, задача которой - поиск внутренней логики, объясняющей авторский текст в едином ключе. Монография адресована специалистам в области лингвистики, филологам разного профиля, а также психологам, изучающим творческую личность и стили мышления. Привлекая внимание к парадоксальной логике как особому режиму мышления, данная книга представляет интерес и для более широкого круга читателей: Цветаева-аналитик, улавливая метаморфозы истины и лжи, вносит вклад не только в теорию остроумия или грамматику юмора; ее афоризмы прочитываются бифокально, - как игра разума и в то же время как живой поучительный материал для энциклопедии общечеловеческой мудрости. The book contains a conceptually holistic understanding of the author's style as a system of dominants that correlates with the psychological portrait of the author. The prose of Marina Tsvetaeva is studied as a single verbal space, based on autobiographical works, literary criticism, epistolary heritage, as well as diaries and notebooks. The main corpus of well-known texts has been expanded with new materials related to the creative archive of the writer. The main objects of research: 1) the linguistic experiment of Tsvetaeva the writer; her subjective language preferences and rejections, attitude to the language standard (lexical level, grammar, syntax area, utterance organization); 2) the style and rhetoric of aphoristic formulas and detailed constructions of a paradoxical nature; 3) Tsvetaeva's self-reflection, her assessment of her own idiom. The observed isomorphism of speech handwriting and psychological portrait will serve as a stimulus for constructing the concept of integrative stylistics, the task of which is to search for internal logic that explains the author's text in a unified way. The monograph is addressed to specialists in the field of linguistics, philologists of various profiles, as well as psychologists who study creative personality and thinking styles. By drawing attention to paradoxical logic as a special mode of thought, this book is also of interest to a wider readership: Tsvetaeva the analyst, capturing the metamorphoses of truth and lies, contributes not only to the theory of wit or the grammar of humor; her aphorisms are read bifocally - as a game of reason and at the same time as living instructive material for an encyclopedia of universal wisdom.

Status: Хорошее.Штамп личной библиотеки.

Description: Рассматривается сущность и художественное воплощение мифопоэтических основ лирики М. Цветаевой, роль основных мифологем в художественном создании "поэтического космоса" поэта; мифологемы и их бинарные оппозиции анализируются не только в системе координат природного космоса, но и в контексте общекультурной и индивидуальной символики. Центральное место отводится мифологеме "мирового дерева" и мифологеме смерти, которые формируют тип мифоосвоения в поэтической модели мира М. Цветаевой. The essence and artistic embodiment of the mythopoetic foundations of M. Tsvetaeva's lyrics, the role of the main mythologemes in the artistic creation of the poet's "poetic cosmos" are considered; mythologemes and their binary oppositions are analyzed not only in the coordinate system of the natural cosmos, but also in the context of general cultural and individual symbolism. The central place is given to the mythologeme of the "world tree" and the mythologeme of death, which form the type of mythological development in the poetic model of the world by M. Tsvetaeva.

Status: Хорошее. Экслибрис, номер домашней библиотеки.

Description of seller: Тираж 300 экземпляров. Редчайшее издание.

Description: Л.Л. Шестакова сравнила варианты словообразовательного гнезда «Разум» в словарях языка Цветаевой и Пушкина, выявив черты их сходства и различия (рассмотрев, в частности, цветаевские окказионализмы «разумнеть» и «разумничек»). М.В. Цветкова  подчеркнула, что концепт «душа» (вместилище эмоциональности, стихийных начал) занимает центральное место и у Цветаевой,, тогда как в центре британской, например, стоит «common sense», т.е. «здравый смысл». В то же время «душа» имеет общую основу с «духом» (ближе к «разумности»), а «soul» и «spirit» разделены и включены в разные паронимические ряды. Все это создает проблемы при переводе, тем самым обнаруживаясь. Г.Ч. Павловская  утверждала, что такой фундаментальный концепт, как «стихия», сформировался в мировоззренческой системе Цветаевой под влиянием русской революции 1917 года. Поскольку «воля к власти» в образах исторических бунтарей интерпретируется Цветаевой как стихийность, можно предположить, что осмысление политической истории отразилось и на концепции поэтического творчества, на мифологии поэта. Н.О. Осипова  всесторонне описала семантику «взрыва» (как проявления стихийного) в творчестве Цветаевой и культуре ее эпохи. Замечательное богатство представленного материала частично обесценивалось, на наш взгляд, неразличением «взрыва» и любых других проявлений динамики. К «взрыву», например, отнесены были процессы ритмические, т.е. предсказуемые, «невероятная скачка» и т.п. А.В. Прохорова (Сербия и Черногория) сопоставляла тезис Цветаевой о внеморальности искусства как причастного иррациональным стихиям с образами западнославянской мифологии, в которой божественное описывается как не поддающееся рациональному постижению, а Черный бог и Белый бог неразрывно связаны. У Цветаевой также снимаются биполярные оппозиции («Черт»), творческая стихия оказывается атрибутом и божественного, и смертного в художнике. Л.Н. Козлова, напротив, говорила не о снятии оппозиций, а о борьбе земного и небесного (добра и зла) в человеческой природе Цветаевой. Ю.А. Гаюрова также полагает, что в творчестве Цветаевой проблема дуализма мира решается в пользу космоса; у поэта доминирует эйфорический тип эмоциональной реакции, суть которого состоит в преобразовании внешних воздействий любого рода в энергию положительных эмоций. В этом — секрет успеха цветаевского творчества у читателя с преобладанием того же типа эмоциональной реакции. Е.А. Надеждина  перевела обсуждение «феномена Марины Цветаевой» в плоскость медицины (затронув аспекты генетики, психологии, психи-атрии, физиологии, офтальмологии) и педагогики. Отмечалось действенное внимание Цветаевой, подобное дружескому или материнскому сопереживанию, но почти всегда с примесью эротического, независимо от пола другого. К.Б. Жогина  характеризовала «повышенную знаковость» поведения Цветаевой, поступки которой зачастую имели игровой характер, имитируя выполнение предписанных ей социальных ролей, их нарушение и абсолютную «деклассированность». Цветаева следует и многочисленным литературным моделям и амплуа, к числу которых относится и сценарий, сочетающий в себе «естественность и сногсшибательное своенравие» (Н.Я. Мандельштам). И.Ю. Белякова на примере безличных предложений пыталась показать, как использованы в поэтических текстах М. Цветаевой синтаксические конструкции, несущие смысл стихийных, неконтролируемых, неуправляемых действий, независимо от лексического наполнения, как рациональная грамматика может выражать смысл стихийности. С.А. Ахмадеева описывала средства создания эмоциональности (лексические, риторические, графические) и эмоциональной оркестровки текста, проанализировав эмоциональную партитуру писем Цветаевой к К.Б. Родзевичу. Н. Туганова (Литва) сравнивала «театральный код» писем Цветаевой и театральную теорию Антонена Арто, обнаружив сходство элементов «театрального пространства», воплощенного у Цветаевой и предписанного теорией Арто. К ним относятся: замена слова жестом; внимание к ритму и темпу (задаются дыханием и жестом); преодоление бытовой логики; «боль» как исходный пункт в осмыслении действительности. И множество других работ о М.И. Цветаевой. L.L. Shestakova compared the variants of the word-formation nest "Reason" in the dictionaries of the language of Tsvetaeva and Pushkin, revealing their similarities and differences (having considered, in particular, Tsvetaeva's occasionalisms "get to reason" and "reason"). M.V. Tsvetkova emphasized that the concept of “soul” (a container of emotionality, elemental principles) also occupies a central place in Tsvetaeva, while in the center of the British one, for example, is “common sense”, i.e. "common sense". At the same time, “soul” has a common basis with “spirit” (closer to “reason”), while “soul” and “spirit” are separated and included in different paronymic series. All this creates problems in translation, thereby being detected. G.Ch. Pavlovskaya argued that such a fundamental concept as "element" was formed in Tsvetaeva's worldview system under the influence of the Russian Revolution of 1917. Since the “will to power” in the images of historical rebels is interpreted by Tsvetaeva as spontaneity, it can be assumed that the understanding of political history was also reflected in the concept of poetic creativity, in the poet’s mythology. BUT. Osipova comprehensively described the semantics of the "explosion" (as a manifestation of the spontaneous) in the work of Tsvetaeva and the culture of her era. The remarkable richness of the presented material was partially devalued, in our opinion, by the indistinguishability of the "explosion" and any other manifestations of dynamics. “Explosion”, for example, included rhythmic processes, i.e. predictable, "incredible jump", etc. A.V. Prokhorova (Serbia and Montenegro) compared Tsvetaeva’s thesis about the extramorality of art as involved in irrational elements with the images of West Slavic mythology, in which the divine is described as not amenable to rational comprehension, and the Black God and the White God are inextricably linked. Tsvetaeva also removes bipolar oppositions (“Damn”), the creative element turns out to be an attribute of both the divine and the mortal in the artist. L.N. Kozlova, on the contrary, did not speak about the removal of oppositions, but about the struggle between the earthly and the heavenly (good and evil) in Tsvetaeva's human nature. Yu.A. Gayurova also believes that in the work of Tsvetaeva the problem of the dualism of the world is solved in favor of space; the poet is dominated by the euphoric type of emotional reaction, the essence of which is the transformation of external influences of any kind into the energy of positive emotions. This is the secret of the success of Tsvetaev's work with a reader with a predominance of the same type of emotional reaction. E.A. Nadezhdina translated the discussion of the “Marina Tsvetaeva phenomenon” into the plane of medicine (affecting aspects of genetics, psychology, psychiatry, physiology, ophthalmology) and pedagogy. Tsvetaeva's effective attention was noted, similar to friendly or maternal empathy, but almost always with an admixture of eroticism, regardless of the sex of the other. K.B. Zhogina characterized the "increased significance" of Tsvetaeva's behavior, whose actions often had a playful character, imitating the fulfillment of the social roles assigned to her, their violation and absolute "declassification". Tsvetaeva also follows numerous literary models and roles, which include the script, which combines “naturalness and stunning willfulness” (N.Ya. Mandelstam). I.Yu. Belyakova, using the example of impersonal sentences, tried to show how syntactic constructions are used in the poetic texts of M. Tsvetaeva, carrying the meaning of spontaneous, uncontrolled, uncontrolled actions, regardless of lexical content, how rational grammar can express the meaning of spontaneity. S.A. Akhmadeeva described the means of creating emotionality (lexical, rhetorical, graphic) and emotional orchestration of the text by analyzing the emotional score of Tsvetaeva's letters to K.B. Rodzevich. N. Tuganova (Lithuania) compared the "theatrical code" of Tsvetaeva's letters and the theatrical theory of Antonin Artaud, revealing the similarity of the elements of the "theatrical space" embodied by Tsvetaeva and prescribed by Artaud's theory. These include: replacing a word with a gesture; attention to rhythm and tempo (set by breathing and gesture); overcoming everyday logic; "pain" as a starting point in understanding reality. And many other works about M.I. Tsvetaeva.

Status: Хорошее. Экслибрис, номер домашней библиотеки.

Description: Сборник докладов: "Егорушка" к вопросу об истории создания и жанровой принадлежности; Архетипические мотивы в мифотворчестве Марины Цветаевой; После крушения гуманизма; От "Красного коня" к "Красному бычку"; Риторика поэмы "Красный бычок"; Семантика пространства и голосов в поэме "Красный бычок".Collection of reports: "Egorushka" to the question of the history of creation and genre affiliation; Archetypal motifs in the myth-making of Marina Tsvetaeva; After the collapse of humanism; From "Red Horse" to "Red Bull"; Rhetoric of the poem "Red Goby"; Semantics of space and voices in the poem "The Red Goby".

Status: Хорошее. Экслибрис, номер домашней библиотеки.

Description of seller: Редчайшее издание. Тираж 150 экземпляров.

Description: Сборник докладов: Чарльз Август Линдберг; Отношение Цветаевой к авиации; Развитие авиации и общественность в 20-е годы и другое. С факсимильным приложением авторского экземпляра. Collection of Papers: Charles August Lindberg; Tsvetaeva's attitude to aviation; The development of aviation and the public in the 20s and more. With facsimile copy of the author's copy.

Status: Хорошее. Экслибрис, номер домашней библиотеки.

Description of seller: Редчайшее издание. Тираж 100 экземпляров.